Старший сын бабы Сони, дядя Миша, несколько раз рассказывал нам об истории края Брянских партизан. О том, как проходили несколько раз немцы через село Невдольск. Фашисты боялись тифа и малярии: они расстреливали всех немощных, больных, сжигали трупы на глазах у других жителей. Оставшиеся в живых сельчане уходили в лес, волоча на себе своих детей и нехитрый скарб. Они удалялись от домов на 10 и 30 км. А следом за немцами шли (венгры) мадьяры. Их карательные отряды сжигали всё дотла.
Люди жили в лесу, в вырытых землянках. Как пойдут в наши, то заберут все запасы продовольствия. и есть нечего. Советские солдаты были голодными. Они, стреляя во врага в атаке, на ходу откусывали капусту с огородов. А по ночами жителей грабили свои же - это партизаны вытрясали из крестьян остатки.
Баба Соня в Великую Отечественную войну 1941-45 гг– это молодая мать с первенцем пяти лет на руках. Её девиз - выжить, спасти сына и выручить своих. Однажды из колонны военнопленных одному удалось сбежать. Баба Соня оказалась невдалеке и она не растерялась: быстро сняла с себя исподние юбки и переодела чужого мужика, чтобы на патруле выдать за свою немую сестру. Она спасла партизана от неминуемого расстрела, но ведь рисковала своей жизнью и жизнью сына! Бойцу подарила ещё несколько лет жизни, однако уйти совсем от смерти он не смог и погиб через год.
Все холмы и овраги в селе были усыпаны убитыми немцами. Линия трупов превышала иногда 5 км. По окровавленным мёртвым телам ехали машины, ведь другой дороги не было. А на тех холмах нередко играли дети... Возле многих домов в селе были вырыты могилы, но после затоптаны самими жителями, чтобы скорее забыть. Даже поисковым отрядам не сообщалось многое, - слишком больно было поднимать в душе то, через что прошли эти люди.
И баба Соня тоже отмалчивалась. Она не делилась подобными событиями своей жизни. И не считала нужным передавать дальше: все ужасы войны должны были закончится на ней и никогда(!), даже тенью воспоминаний(!!), не возвращаться к ее внукам.
Софья Коновна никогда не погружалась в дебри воспоминаний, она всегда жила текущим днем. Она никогда не ругала молодежь, не охала, не всплёскивала руками, даже столкнувшись с молодым парнишкой-панком в разорванных на коленках джинсах и с зеленым гребнем волос. Всегда утверждала, что сейчас жить лучше, интереснее. Да и сама она жила всегда на полном вздохе. И при этом умела быть разной, для каждого человека особенной.
Став вдовой, она совсем перестала жить своей жизнью и растворилась в детях. Иногда даже слегка мешала им, пытаясь перестроить «неразумных» детей на свой, «правильный» лад. Кого-то она выделяла больше: эти люди были для нее более «жалкими», чем все остальные. Она стремилась поддержать и помочь тому, у кого не выходило с работой, не ладилось в семье и переждать трудные времена. Отправив в свое время детей учиться в Москву, бабушка выживала зимой на одной воде, хлебе, дровах.. Но всегда отправляла своих студентам посылки с деревенской едой.
Она вновь и вновь оказываясь на нуле, но выживала и помогала другим. Это она в 60 лет оказалась на голом пепелище, но смогла снова возродиться к жизни.
Со мной бабушка встретилась впервые в возрасте моих двух месяцев от роду. И с тех пор больше четверти века во мне пульсировал магнит ее притяжения. Мне не хватает её легких одергиваний. Мы все сиротливо чувствовали себя без ее знаковых фраз, на которые давно заготовлены ответы - типа: «да что ты, мА», «да ладно, скажешь тоже, бА».
21 Весенняя дорога
22 Домашние привычки
слушать онлайн
Бывает, проснешься ночью, водишь руками по густой темноте в поисках света за дверью и резкой болью пронзает острая мысль: «Возможно, завтра свет ты не включишь.. Его, света не будет вовсе .. Как ни будет ни рук, ни ног..». И всё тело охватывает ледяная дрожь. А в попытках переключиться на другие мысли, погружаюсь в самые тёплые воспоминания детства. Каждое лето непременно вспоминаю бабушку с дедом.
Сам сбор гостинцев для стариков - это обязательный ритуал перед отъездом. Прежде дефицитные шоколадные конфеты к чаю. «Батон» вареной колбасы. «Булка» мягкого московского белого хлеба. С годами сей набор продуктов купить стало проще, а сам состав остался неизменным.
По приезду мы охотно «меняли» столичные угощения на стопку «каравайцев» (тонких блинчиков «в дырочку»). Баба Соня выпекала их с первыми петухами, а к ним топила молоко в печи, из которой ловко вытаскивала «рогатками» (ухватами) чугунки с «томленой» кашей или щи к обеду.
В всех музеях быта эти хозяйственные приборы всего лишь экспонаты, с которыми нельзя продемонстрировать свои навыки и умения. И не выйдет показать своим детям, что умею носить воду в ведрах на коромысле, а также плести «плетухи» (корзины из ивовых прутьев).
Решением старших родственников дом был продан. Тётя с дядей решили бабу Соню перевезти окончательно к себе в город. Софья Коновна слабела. Огород, двор, палисадник продолжали тянуть из неё силы.
Приезжать на подмогу часто дети не могли. Да они и сами слабели вместе с ней. И всё сложнее было управляться с хозяйством, которое сокращалось год от года. Всё чаще звучали призывы, что проще купить, чем выращивать самим.
А дом... дом стал приходить во снах! Нет-нет, да его обсуждали по телефону. Кто-то позвонил из знакомых, что-то рассказал. И вот наши уже вздыхают. Грустят.. И снова утверждаются во мнении, что сделали всё правильно, ведь затягивать с решением вопроса не стоило. Настало то лето, когда выезжать было некуда: негде остановиться. И больше не пройти по знакомым улицам... ведь у нас не осталось даже своего пенька, на котором можно, присев, перебрать копилку воспоминаний. А в чужом доме останавливаться не принято. И все же бабушка решила вернуться!!! Она в который раз она всё сделала по-своему. Оказалось, что новые владельцы дома не возражали. Несколько лет она прожила в качестве «гостьи».
Сама бабушка умела быть разной. Не хитростью, не изворотливостью, а спокойствием. Не идя поперек, она сначала вроде бы поддерживала мнение, а после соглашалась с другим, но в процессе этого перехода ты приходил к выводу, что взамен своего «взбрыкивания» лучше воспользоваться вложенной ей между слов советом. Почти 89 лет яркой, насыщенной жизни. Возможно, если бы бабуля оставалась дольше жить на своей земле, то протянула бы ещё. Только там, на своей земле она была значимой, а в городе она слабела в компании с говорящим телевизором в четырех стенах и ожидании возвращения с работы своих родных. На селе можно выйти, пообщаться со своими соседками, родственниками, ровесницами. А в новом округе города (Зеленограда) собеседниц её возраста не было. Она с трудом находила в магазине какую-нибудь старушку и выуживала её телефон, чтобы хоть как-то поддерживать общение друг с другом.
Старики чахли со временем все больше. Но они оживали на своей родной земле, куда старались выбираться с весеннего потепления до осеннего похолодания. Впрочем, у самой бабы Сони в роду было много старожилов: по 105-107 лет жизни. ..Но теперь все стали уходить все раньше....
23.1 Бабушкаленд. Прощание
слушать онлайн
Вселенная бабушки свернулась. Мне никак не удавалось вспомнить черты ее лица по памяти. И где-то в тишине растворился ее выговор. Осталось несколько фотографий, пара вещей, но боже – как мало! Не удерживаются даже текущие мысли, всё мгновенно забывается…
Бабушкино любимое слово - «рахманый» (в значении «спокойный») - чаще всего ей противопоставлялось «курве» (в значении хитрого, изворотливого человека, скорее даже подлого или стервозного). Как выяснилось позднее, так ругаются поляки... После каких событий это слово прижилось у жителей Брянского края осталось невыясненным. А ее жизнеутверждающая фраза, что «всё, что в дом девка принесёт, хоть в подоле, то всё наше!» многих ставила и вовсе в тупик. Бабушка не была исключительно правильным человеком, и свой кредит доверия всегда выдавала каждому. В похоронах пугают организационные моменты своей бюрократичностью, словно это рядовая поездка за город и обратно. Выполняются последние пожелания.
Баба Соня всегда сокрушалась: «Никто оттуда не возвращался, - не говорил, как оно там; может, все и хорошо, раз они не возвращаются». А сама, не полагалась на случай, всё предписывала себе наперед. Она заранее собрала «смертёный» узел с вещами, в котором лежали не только красивая рубаха ее размера, но также носовой платок, гребешок... Достигнув определенного возраста, она всегда возила этот комплект с собой, чтобы быть ко всему готовой.
Я похорон боялась с раннего детства, вернее, той концентрации горя, потерянных лиц в качестве итога жизни ушедшего человека. Испуг во мне поселился лет с 4-х, когда неожиданно на операции умер дед Вася (отец по маминой линии), и мы все пошли на похороны, - маленьких детей не с кем было оставить. Все вокруг плакали, а нас, детей, отвели играть в песочек за территорией кладбища. Мы оттуда настойчиво прорывались обратно, к своим родственникам. Обходя могилы на старом Преображенском кладбище, я попала в тупик уткнулась в свежую могилу, возле которой ужас накрыл меня с головой. Я боялась, что меня вдруг не найдут, и я останусь здесь, с неизвестным надгробием. Мучилась, как обойти могилу – можно ли «наступить» мне рядом с головой или ногами усопшего, которого я не вижу под свежей землёй.
Страх отступил в подростковом возрасте у могилы деда Тереха в Зеленограде, на новом кладбище, с невысокими оградами (около 20 см), ведь там не было лабиринтов. И там появилось ощущение остановки времени, полного покоя.
По традиции в деревне кто-то должен оставаться, чтобы «стеречь» дом. Проводы в городе – действие суетливое, больше похожее на переход из одних дверей в другие. А в селе проводам человека предавалось большое значение. Там в первый день ухода покойника «стерегли», когда женщины находились всю ночь рядом с телом, не спали. И они же поддерживали близких родственников. И ещё они голосили! Пели красивые песни, выли воют абы что. Проводы проходили с почестями, согласно ритуалу. Если человека при жизни отличало благонравие, то его долго несли на руках, не клали гроб на телегу.
Когда родственники уехали в морг, я долго искала фотографию бабушки. И нашла к моменту, когда проходило прощание. И тут же случайно захлопнулась дверь на кухню, заблокировала выход в комнату. Я пыталась открыть, но у меня ничего не выходило. И оказалось, что вся процессия также застряла: на кладбище ждали могильщиков около часа. Наконец, когда в одном из шкафу на кухне я нашла подходящий инструмент и высвободилась из заточения. И там на полке я обнаружила молитву «Отче наш», как будто так и было задумано.
Маленькая дочка проснулась, подошла ко мне и сказала: «Знаешь, если ты будешь плакать, то тебя заберут на облака, - вон в ту полосочку (заката) на небе». И принесла мне мягких игрушек для утешения...
